Научные фантасты о механизме гравитации и антигравитации, о природе
Научные фантасты о механизме гравитации и антигравитации,
о природе света и единстве электричества с тяготением,
о бесконечности и вечности Вселенной,
в защиту теорий Демокрита, Коперника, Бруно и Ритца,
против теорий Аристотеля и Эйнштейна
-
Артур Кларк "Безжалостное небо" -
Джонатан Свифт "Путешествия Лемюэля Гулливера", 1726 г. -
Александр Беляев "Ариэль", 1941 г. -
Николай Носов "Незнайка на Луне", 1965 г. -
Герберт Уэллс "Первые люди на Луне", 1901 г. -
Сирано де Бержерак "Иной свет или государства и империи Луны", 1650 г. -
Том Годвин "Необходимость – мать изобретения", 1953 г.
Артур Кларк "Безжалостное небо"
(по сборнику "Практичное изобретение", М.: Мир, 1974)
стр. 25 (описание работы левитатора)
Здесь, над залитыми лунным светом Гималаями, впервые было применено величайшее открытие двадцать первого века. Во всём мире существовало только пять экспериментальных левитаторов Элвина, и два из них находились здесь, на Эвересте.
Хотя Харпер знал об их существовании уже два года и понимал принцип их устройства, «левви», как сотрудники лаборатории почти сразу же окрестили эти аппараты, всё ещё казались ему волшебством. Их аккумуляторы хранили достаточно энергии, чтобы поднять груз весом в двести пятьдесят фунтов по вертикали на высоту в десять миль, то есть намного больше, чем требовалось в настоящем случае. Цикл подъёма и спуска можно было повторять практически бесконечно, потому что, взаимодействуя с гравитационным полем Земли, батареи разряжались при движении вверх и вновь заряжались при движении вниз. Поскольку ни один механический процесс не имеет стопроцентного коэффициента полезного действия, каждый цикл сопровождался небольшой потерей энергии, но требовалось не менее сотни таких циклов, чтобы полностью разрядить аккумулятор.
Подниматься на гору, не ощущая большей части своего веса, было упоительно. Лямки тянули вверх, создавая ощущение, что люди подвешены к невидимым воздушным шарам, чью подъёмную силу можно менять по желанию. Некоторая доля веса была им необходима, чтобы не оторваться от склона, и после нескольких экспериментальных проверок они пришли к выводу, что оптимальный вариант составляет двадцать пять процентов реального веса. Благодаря левитатору идти по крутизне было так же легко, как по горизонтальной поверхности.
Несколько раз они снижали свой вес почти до нуля, чтобы взобраться по отвесному обрыву, цепляясь руками за неровности скалы. Это, пожалуй, было самым трудным и требовало неколебимой веры в левитатор. Нужно было немалое усилие воли, чтобы висеть вот так в воздухе без опоры, если не считать тихо гудящего аппарата за спиной. Но уже через несколько минут ощущение полной свободы и власти над высотой заглушило всякий страх — ведь человеку наконец-то удалось осуществить мечту, которую он лелеял с незапамятных времён.
Несколько недель назад кто-то из сотрудников библиотеки отыскал в стихотворении начала двадцатого века строку, которая очень точно выражала сущность этого открытия: «спокойно взмыть в безжалостное небо». Даже птицы не обладали такой властью над шестым океаном. С этой минуты и воздух, и космическое пространство были окончательно побеждены. Левитатор сделал доступными самые высокие и дикие горы Земли, как за полвека до этого акваланг открыл перед человеком морские глубины. Как только аппарат пройдёт испытание и будет налажено дешёвое массовое производство, все стороны человеческой цивилизации претерпят решительные изменения. Новые виды транспорта вытеснят все прежние. Космические полёты станут не дороже обычных полётов в воздухе. Всё человечество поднимется в небеса. Перемены, которые за сто лет до этого принесло изобретение автомобиля, могли служить лишь слабым предзнаменованием того, что должно было произойти теперь.
стр. 33 (принцип работы левитатора противоречит теории относительности)
...Он сидел в университетской аудитории. Преподаватель что-то говорил знакомым голосом, который почему-то казался чужим в этой обстановке. Он лениво, словно сквозь сон, перебрал в уме фамилии всех своих университетских профессоров. Нет, не может быть, чтобы кто-то из них. Тем не менее он очень хорошо знает этот голос. И несомненно, это лекция.
«...Ещё в юности я понял, что эйнштейновская теория гравитационного поля неверна. Принцип эквивалентности, несомненно, опирался на ложную предпосылку. Из него вытекало, что между проявлениями силы тяготения и ускорением невозможно провести различия.
Но это же явная ошибка. Можно создать однородное ускорение, но однородное гравитационное поле — невозможно, поскольку оно подчиняется закону обратных квадратов и, следовательно, должно меняться даже на очень коротких расстояниях. Таким образом, можно было бы без труда разработать способ их различения, и это подсказало мне...»
…Доктор Элвин не верил, что они сумеют спастись, и диктовал на плёнку подробности своего открытия на тот случай, если их тела будут когда-нибудь найдены…
…Голос доктора Элвина замер на полуслове. Учёный был уже далеко отсюда, углубившись в расчёты, которым предстояло изменить судьбу многих миров. Ибо он возвращал человечеству свободу, утраченную давным-давно, когда первые амфибии покинули свою невесомую подводную родину.
Битва с тяготением, длившаяся миллиард лет, была выиграна.
Джонатан Свифт "Путешествия Лемюэля Гулливера", 1726 г.
(по книге Свифт Дж., Путешествия Лемюэля Гулливера, М.: Металлургия, 1984)
стр. 173 (описание НЛО – дискообразного парящего острова)
Было уже совсем светло, когда я вылез из пещеры, а немного прошёлся между скалами. Небо было совершенно ясное; солнце палило нестерпимо. Вдруг разом потемнело, но совсем не так, как бывает, когда на солнце набежит облако. Я поднял глаза и увидел в воздухе, на высоте примерно двух миль от поверхности земли, большое чёрное тело, которое подвигалось по направлению к острову. Оно-то и заслонило на несколько минут солнце. Но я не заметил, чтобы при этом воздух похолодел, а небо потемнело. Впечатление было такое, будто я оказался в тени от скалы. Когда это тело приблизилось, я увидел, что оно состоит из какого-то твёрдого вещества. Обращённая к земле сторона его была плоской и гладкой; она ярко сверкала, отражая озарённое солнцем море. Я взобрался на высокую скалу в двухстах ярдах от берега и увидел, что это обширное тело почти отвесно опускается вниз. Нас разделяло расстояние не больше английской мили. Я вооружился подзорной трубой и мог ясно разглядеть людей, опускавшихся и поднимавшихся по отлогим сторонам тела. Но что делали эти люди, я не мог разобрать.
Я затрепетал от радости. У меня явилась надежда, что это приключение так или иначе принесёт мне спасение и свободу. Но в то же время (читатель легко поймёт это) я с неописуемым удивлением смотрел на парящий в воздухе остров, населённый людьми, которые, как мне показалось, могли управлять им по своему произволу. Впрочем, в ту минуту мне было не до философских размышлений на эту тему. Меня гораздо больше интересовало, в какую сторону двинется остров, так как он как будто остановился в воздухе. Однако через несколько минут он снова пришёл в движение и настолько приблизился ко мне, что я мог довольно подробно рассмотреть его.
По краям острова тянулись обширные галереи, расположенные уступами, одна над другой. Отлогие лестницы соединяли их между собой и с вершиной острова. На самой нижней галерее стояло и сидело несколько человек; одни из них ловили рыбу длинными удочками, а другие смотрели на эту ловлю. Я стал махать ночным колпаком (моя шляпа давно уже износилась), а когда остров ещё ближе придвинулся к скале, на которой я стоял, принялся кричать во всю глотку. Через несколько минут я заметил, что на обращённой ко мне стороне острова собирается толпа. Люди указывали на меня пальцами и оживленно жестикулировали. Я понял, что они заметили меня, хотя и не отвечали на мои крики. Внезапно четыре или пять человек отделились от толпы и поспешно устремились по лестницам на вершину острова. Там я потерял их из виду. Я догадался, что эти люди направились за приказаниями к какой-нибудь важной особе.
Толпа всё возрастала и возрастала. Не прошло и получаса, как остров был придвинут к моей скале с таким расчётом, что нижняя галерея оказалась не дальше как на сто ярдов от вершины скалы и на одном уровне с ней. Я принял умоляющую позу и начал жалобно взывать о помощи. Но все мои мольбы остались без ответа. Те, что стояли ближе других ко мне, были, если судить по их костюмам, знатные особы. Они о чём-то серьёзно совещались, всё время поглядывая на меня.
Наконец один из них что-то прокричал мне на чистом изящном и благозвучном языке, напоминающем по звуку итальянский. Я ответил по-итальянски: мне казалось, что если они не поймут меня, то итальянская речь больше всякой другой придётся им по вкусу. Впрочем, и без слов нетрудно было понять, о чём я прошу.
Мне сделали знак спуститься со скалы на берег. Я поспешно повиновался этому приглашению. Летучий остров снизился как раз надо мной. Немедленно сверху спустили цепь с прикреплённым к ней сиденьем. Я уселся на него и при помощи блоков был поднят на остров.
стр. 184 (магнито-вращательный механизм летания и открытие спутников Марса)
Глава третья
Задача, решённая современной философией и астрономией. Большие успехи лапутян в области астрономии. Королевский способ подавлять восстания.
Я получил от его величества милостивое дозволение осмотреть достопримечательности острова. Моему наставнику велено было сопровождать меня. Больше всего меня интересовало, какие механизмы или естественные силы природы приводят остров в движение. Об этом я сейчас расскажу.
Летучий, или пловучий, остров имеет форму правильного круга диаметром в семь тысяч восемьсот тридцать семь ярдов, или около четырёх с половиной миль; следовательно, его поверхность равняется десяти тысячам акров. Высота острова равна трёмстам ярдам. Основанием острова служит гладкая алмазная плита толщиной около двухсот ярдов. Нижняя её поверхность всегда обращена к земле. На этой плите лежат пласты различных горных пород, прикрытых сверху слоем богатого чернозёма в десять или двенадцать футов глубины.
В центре острова находится пропасть около пятидесяти ярдов в диаметре, через которую астрономы опускаются в большую пещеру. Пещера имеет форму купола и называется поэтому Ф л а н д о н а Г а г н о л е, или Астрономической пещерой; она расположена на глубине ста ярдов в толще алмаза. В этой пещере всегда горят двадцать ламп, которые отражаясь от алмазных стенок, ярко освещают каждый уголок. Вся пещера заставлена разнообразнейшими секстантами, квадрантами, телескопами, астролябиями и другими астрономическими приборами. Но главной её достопримечательностью, от которой зависит судьба острова, является огромный магнит, по форме напоминающий ткацкий челнок. Он имеет в длину шесть ярдов, ширина его в самой толстой части достигает трёх ярдов. В самой середине магнита проделано поперечное отверстие, сквозь которое проходит чрезвычайно прочная алмазная ось. Эта ось пригнана так точно, что даже от самого лёгкого прикосновения руки магнит начинает вращаться. Магнит подвешен в полом алмазном цилиндре. Толщина стенок цилиндра равна четырём футам, высота их также четыре фута; диаметр цилиндра достигает двенадцати футов. По своей форме цилиндр напоминает гигантское алмазное кольцо. Цилиндр укреплён горизонтально на восьми алмазных ножках, высотой в шесть ярдов каждая. На внутренней поверхности его стенок посередине, сделаны два гнезда, глубиной в двенадцать дюймов каждое; в эти гнёзда вставлены концы оси, на которой вращается магнит.
Никакая сила не может сдвинуть с места описанный нами магнит, потому что цилиндр вместе с ножками составляет одно целое с массивной алмазной плитой, образующей основание острова.
При помощи этого магнита остров может подниматься, опускаться и передвигаться с одного места на другое, ибо по отношению к подвластной монарху части земной поверхности магнит обладает с одного конца притягательной силой, а с другого — отталкивающей. Когда магнит поставлен вертикально и его положительный полюс обращён к земле, остров опускается, а когда обращён книзу отрицательный полюс магнита, остров поднимается. При косом положении магнита остров тоже движется в косом направлении, ибо сила этого магнита направлена всегда в ту сторону, куда повернут положительный конец.
Чтобы понять как происходит передвижение острова, допустим, что линия «АБ» проходит через государство Бальнибарби, линия «ВГ» — магнит, точка «В» — его отрицательный полюс, а точка «Г» — положительный. Допустим, что остров находится над точкой «В». Пусть магнит будет поставлен в положение «ВГ», при котором его отрицательный полюс направлен наискось вниз, тогда остров начнёт подвигаться по направлению к «Г». Когда он достигнет этой точки, повернём магнит так, чтобы его положительный полюс был направлен к «Д», тогда и остров будет двигаться наискось по направлению к «Д». Если теперь поставить магнит по направлению к «Е», отрицательным полюсом книзу, остров поднимается наискось к «Е», откуда, направив положительный полюс к «Ж», остров можно перенести к «Ж». Таким образом, изменяя положение магнита, можно поднимать и опускать остров по косым линиям и при помощи таких подъёмов и спусков передвигать его из одной части государства в другую.
Однако надо заметить, что летучий остров может передвигаться только над владениями монарха Лапуты. Дело в том, что минералы, действующие на большой магнит, залегают только в пределах этого королевства. А в то же время остров не может подниматься выше четырёх миль над поверхностью земли, так как на большей высоте прекращается действие магнита.
Если поставить магнит в строго горизонтальное положение, остров останавливается. Объяснить это явление нетрудно; полюсы магнита, находясь на одинаковом расстоянии от земли, действуют с одинаковой силой, один — притягивая остров книзу, другой — толкая его вверх, и остров не может сдвинуться с места.
Магнит находится в ведении опытных астрономов, которые по приказу короля меняют его положение. Эти учёные бóльшую часть своей жизни проводят в наблюдениях за движениями небесных светил. Здешние телескопы по своим качествам значительно превосходят наши. Самые большие из них не длиннее трёх футов, однако они гораздо сильнее наших стофутовых телескопов. Это преимущество позволило лапутянам в своих открытиях оставить далеко позади наших европейских астрономов. Так, ими составлен каталог двухсот тысяч неподвижных звёзд, между тем как самый обширный из наших каталогов содержит не более одной трети этого числа. Кроме того, они открыли две маленькие звезды, или два спутника, обращающихся около Марса. Ближайший из них удалён от центра этой планеты на расстояние, равное трём её диаметрам, второй находится от неё на расстоянии пяти таких же диаметров.
Лапутяне утверждают, что они произвели наблюдения над девяносто тремя различными кометами и установили с большой точностью периоды их возвращения. Если это справедливо, то было бы весьма желательно, чтобы результаты их наблюдений сделались публичным достоянием. Это помогло бы усовершенствовать теорию комет, которая теперь сильно хромает.
стр. 213 (машина времени и смена научных концепций)
Глава восьмая
Продолжение описания Глаббдобдриба. Поправки к древней и новой истории.
Я посвятил целый день беседе с величайшими мудрецами древности — Гомером и Аристотелем. Мне пришло в голову вызвать этих прославленных мужей вместе со всеми их толкователями. Этих толкователей набралось так много, что несколько сот их принуждены были подождать на дворе и в других комнатах дворца. Я с первого взгляда узнал в толпе двух великих гениев. Гомер был красивее и выше Аристотеля, держался очень прямо для своего возраста, и глаза у него были необыкновенно живые и проницательные. Аристотель горбился и опирался на палку, у него было худощавое лицо, прямые редкие волосы и глухой голос. Я скоро заметил, что оба великих мужа никогда не видели и ничего не слышали о своих толкователях. Один из призраков шепнул мне на ухо, что на том свете все эти толкователи держатся на весьма почтительном расстоянии от прославленных мудрецов. Они сознают, как чудовищно исказили они в своих толкованиях смысл глубокомысленных произведений этих авторов, и стыдятся подходить к ним. Я познакомил было Аристотеля со Скотом и Рамусом. Но когда я стал излагать философу их взгляды, он вышел из себя и спросил: неужели и всё остальное племя толкователей состоит из таких же олухов, как они?
Затем я попросил правителя вызвать Декарта и Гассенди, которым предложил изложить Аристотелю их системы. Этот великий философ откровенно признал свои ошибки в учении о природе, потому что во многих случаях его рассуждения были основаны на догадках. Он высказал также предположение, что Гассенди, подновивший по мере сил учение Эпикура, и Декарт с его теорией вихрей будут одинаково отвергнуты потомством. Он предсказал ту же участь теории тяготения, которую с таким рвением отстаивают современные учёные. При этом он заметил, что новые системы философии природы, подобно новой моде, меняются с каждым поколением. Даже те философы, которые пытаются доказать и обосновать свои взгляды с помощью математики, недолго пользуются признанием и выходят из моды в назначенные судьбой сроки.
Александр Беляев "Ариэль", 1941 г.
(По книге: Беляев А., Собрание сочинений в 8 томах, т. 7. М.: МГ, 1964)
стр. 213 (принцип левитации – упорядочение броуновского движения частиц, связанного с электромагнетизмом)
Уже больше года Хайд и Фокс работали по заданию Дандарата: создать летающего человека — найти средство, при помощи которого человек мог летать без всякого аппарата, как летаем мы в сновидениях. Если тайна будет соблюдена, теософы и оккультисты получат новое могущественное орудие для пропаганды своих идей. С летающим человеком можно разыграть немало чудесных сцен, поставив в тупик официальную науку. Такая задача всего больше подходила для учёных, подобных Хайду и Фоксу, — немного авантюристов и шарлатанов, немного мечтателей и вместе с тем людей, безусловно, талантливых. В Дандарате они нашли то, чего не могли найти нигде: материальные средства для осуществления самых фантастических проектов. И они изобрели для Дандарата немало «чудес белой и чёрной магии». Но всё это было не больше как остроумные фокусы. С летающим человеком дело обстояло сложнее.
Хайд и Фокс шли различными путями. Фокс был инженер и физик, Хайд — биофизик. Фокс представлял собою тип учёного, который творит с огромными усилиями, вечно сомневаясь в успехе. Он не решался на лобовую атаку научной проблемы, производил многочисленные опыты-рекогносцировки, ходил вокруг да около, начинал и бросал. Не доверяя себе, он часто беседовал с Хайдом. И довольно было тому выразить сомнение или посмеяться, как Фокс бросал свой проект и принимался выдумывать новый.
Хайд, наоборот, был уверен в себе и шёл напролом. Хайд не говорил Фоксу, каким путём он думает создать летающего человека. Единственно, что он открыл Фоксу, это то, что «разрешение придёт на базе физики, физиологии и биофизики».
И на этот раз разговор начался с того, что Фокс заявил:
— Мне кажется, я напал на удачную мысль. Проблема создания летающего человека лежит в проблеме полёта мухи.
Когда Хайд перестал смеяться, Фокс обиженно начал объяснять, стараясь доказать, что его идея не так уж смешна и нелепа, как кажется уважаемому коллеге.
Он долго говорил о наблюдениях учёных над полётом мухи, о том, насколько сложна эта кажущаяся простота. Говорил «об особых мускулах в груди мухи «прямого» и «непрямого» действия». При полёте крылья описывают восьмёркообразную фигуру. Благодаря этим своим особенностям муха может летать при сравнительно небольшой затрате сил и небольшой площади крыльев, поднимая относительно большой вес своего тела. И вот если создать аналогичный аппарат, то человек вполне сможет летать на небольших крыльях без всяких моторов, используя свою мускульную силу.
— Великолепно!.. Очаровательно!.. Восхитительно!.. Прелестно!.. Чудесно!.. — После каждого произнесённого слова Хайд хохотал, не переставая обмахивать веером лицо.
Фокс пожелтел от обиды и спросил:
— Что же во всём этом смешного? Или вы меня не поняли, или же...
— Или же вы ничего не поняли, — прервал его Хайд. — Да, очевидно, вы совершенно не поняли сущности задания. Что вы предлагаете? Новый летательный аппарат. Только и всего. Аппарат! Механизм, который можно прицепить на плечи любому олуху...
— Почему же олуху?
— Аппарат, который можно пустить в серийное производство. Создать сотни, тысячи людей-мух. С таким проектом можно выступать не в Дандарате, а в военном министерстве. Летучие солдаты, разведчики, снайперы-бомбомётчики — это, конечно, неплохо. И вообще неплохо. Долой лестницы, лифты, эскалаторы! Люди-мухи, как пчёлы из улья, вылетают из всех окон небоскрёбов, роем летят по улицам. Замечательно! А какой простор для альпинистов! Они на своих мушиных крыльях облепят Эвересты и Монбланы, как настоящие мухи сахарную голову!.. Видите, вы меня самого увлекли вашим проектом. Но, дорогой мой, нам надо совсем другое! Мы должны создать уникум — человека, который мог бы летать без всякого аппарата, вот так — взял да и полетел...
— Но если сделать такого человека, можно сделать и сотни, тысячи? — возразил Фокс.
— Можно, конечно.
— В чём же разница?..
— Разница в том, что довольно поймать одну вашу человеко-муху, и любой инженер, рассмотрев ваш аппарат, сумеет сделать такой же. Если же поймают моего летающего человека, то никто ничего не откроет и не поймёт. Секрет известен мне одному. И этот летающий человек будет единственным в мире. Сделать второго, десятого могу только я один и лишь по специальному заказу Дандарата. Понятно?
Фокс был совсем обескуражен. Проглотил пилюлю, и она показалась ему особенно горькой. Помолчав, он сказал:
— Но то, о чем вы говорите, я считаю просто невозможным. Это напоминает досужие вымыслы о левитации факиров. Об этом говорят и пишут немало. Но нам, учёным, не к лицу верить басням. Я девять лет живу в Индии и никогда не видел случая левитации. И если бы мне о ней сказал очевидец, человек, которому я вполне доверяю, я сказал бы ему: «Друг мой, вы жертва ловкого обмана или гипноза».
— Оставим факиров в покое. Уильям! — крикнул Хайд.
Из соседней комнаты вышел молодой человек с бледным, истомлённым лицом.
— Покажите мистеру Фоксу опыт номер первый.
Уильям вышел и вернулся с подносом, на котором стояла небольшая шкатулка.
— Откройте шкатулку ключом, мистер Фокс, и приподнимите крышку.
Фокс с недоверием повернул ключ. Но ему не пришлось даже приподнять крышку — она сама открылась под давлением пружины; из шкатулки вдруг вылетела черная пористая масса в кулак величиной, отвесно поднялась, с лёгким стуком ударилась в потолок и словно прилипла к нему.
Озадаченный Фокс, задрав голову, молча смотрел на комок, напоминающий чёрную губку.
— Достаньте, Уильям! — приказал Хайд.
Уильям принёс лестницу, схватил губку рукой и слез.
— Возьмите, мистер Фокс, но держите крепче, не упустите.
Фокс не почувствовал веса губки. Наоборот, губчатая масса хотя и незначительно, но давила снизу вверх. Уильям взял из рук Фокса губку, положил в шкатулку, запер и ушёл.
— В этом первом опыте я забрался в вашу область, Фокс, — сказал Хайд. — Физика тонких плёнок. Пористая масса с микроскопически тонкими перегородками, пустоты которой наполнены водородом. Первый летающий металл. Сверхлёгкие, невесомые и, наконец, летающие металлы! Какой переворот в строительной и транспортной технике! Небоскребы, уходящие в стратосферу, летающие города! Меня озолотили бы за это изобретение. Но они отвергли, не признали меня, тем хуже для них! Пусть моим изобретением воспользуется Дандарат для своих чудес! Представьте скалу, прикованную к земле цепями. Подходит человек, хватает скалу, цепи снимаются, и человек не только поднимает скалу, но и сам вместе с нею взлетает на воздух. Эффектно?
— И это вы называете левитацией? — насмешливо спросил Фокс. — Тогда и детский воздушный шар — левитация!
— Это я не называю левитацией, — возразил Хайд. — Это было бы левитацией, если бы удалось создать самого человека из пористой невесомой массы. Тогда достаточно было бы незаметного толчка ноги, чтобы человек высоко поднялся на воздух. Но такая задача не по силам даже мне. Есть более простой путь. Уильям! Покажите опыт номер второй!
Уильям, словно подавая блюдо к столу, вынес деревянный поднос, на котором стоял чёрный ящик с ручками, а на нём — белый куб. Уильям поставил поднос на пол перед Фоксом.
— Поверните ручку! — скомандовал Хайд.
И Фокс увидал, как куб плавно поднялся к потолку, продержался там некоторое время и так же плавно опустился, когда Уильям повернул ручку обратно.
— Чудеса электротехники? Электромагнетизм? — спросил Фокс.
— Угадали только наполовину! — смеясь, ответил Хайд. — Вы же физик! Подумайте, догадайтесь!..
Фокс тупо смотрел на куб. Хайд снова засмеялся и самодовольно сказал:
— Да, этот орешек не раскусить современным физикам! Работа моя настолько подвинулась вперёд, что я могу кое-что открыть вам. Броуновское движение молекул. Понятно?
Фокс молча, широко открытыми глазами смотрел на Хайда.
— Удивлены? Ещё бы! Броуновское движение беспорядочно, хаотично. Правда, теория вероятности говорит нам, что теоретически не исключён такой случай, когда все молекулы одновременно устремятся вверх. И тогда камень или человек мог бы подняться над землёй. Но вероятность такого случая выражается отношением одного к единице со столькими нулями, что практически такой случай менее возможен, чем, скажем, столкновение Солнца с каким-нибудь небесным телом. Просто сказать, вероятность равна нулю. Обычно частица, ударяясь о другие, испытывает одинаковое стремление двигаться и вправо, и влево, и вверх, и вниз и поэтому остаётся на месте. Не мудрено, что современные учёные заявляли: «Мы не можем питать никаких иллюзий относительно возможности пользоваться броуновским движением, например, с целью поднятия кирпичей на вершину строящегося здания», а значит, и для преодоления человеческим телом притяжения Земли. На этом вопросе был поставлен крест. Но я подумал: мысль овладеть стихийной, разрушительной, неукротимой, своевольной силой молнии показалась бы людям минувших веков столь же безумной и невозможной. А теперь та же сила покорно течет в наших проводах, двигает наши машины, даёт свет и тепло.
— И вы поставили себе задачу овладеть броуновским движением, управлять беспорядочными скачками молекул?
— Не только поставил эту задачу, но, как видите, и разрешил её. Уильям! Покажите мистеру Фоксу танец колб!
На столе появился длинный плоский аппарат, уставленный стеклянными колбами. Эти колбы вдруг начали подпрыгивать выше и выше. Одни из них поднимались и опускались медленно, другие сновали вверх-вниз с большой быстротой. Уильям повернул рычажок аппарата, и одна колба вдруг пулею вылетела в окно.
— Вы видите один из этапов моих работ. Эта кадриль колб доставила мне немало хлопот. Легче выдрессировать бегемота, слона, муху, чем молекулу. Главная трудность в том, что резвость моих балерин-молекул очень различна. В колбах заключены молекулы водорода, азота, углекислого газа. Подумайте сами, легко ли заставить танцевать колбы в одном темпе: при нуле Цельсия скорость движения молекул водорода равна тысяче шестистам девяноста двум метрам в секунду, азота — четырёмстам пятидесяти четырём, углекислоты и того меньше — трёмстам шестидесяти двум. Для водородной молекулы эта скорость превышает не только скорость полёта ружейной пули, но и артиллерийского снаряда, приближаясь к скорости снарядов сверхдальнобойных пушек. При повышении же температуры скорость движения молекул возрастает. Видали, как вылетела водородная колба? Представьте себе пули, снаряды, которые движутся внутренними силами самих молекул!
— Как же вам удалось превратить хаотическое движение молекул в направленное? — спросил Фокс.
— Это длинная история. Пока довольно сказать, что, изучая молекулярное движение, физики учитывали только роль тепла, игнорируя электрические явления. Мне пришлось углубиться в изучение сложной игры сил, происходящей в самих атомах, из которых состоят молекулы, и овладеть этой игрой.
— Так что, по существу, это уже не броуновское движение, а скорее электрическое? — спросил Фокс.
— Оба явления находятся в связи.
Фокс задумался.
— Допустим, — сказал он, — что вам удалось овладеть молекулярным движением призвав на помощь электрические факторы притяжения и отталкивания, изменения потенциала, перезарядки, если я вас понял. Но всё, что вы показывали, относится к неорганическому миру.
— А разве тело человека состоит не из неорганических веществ, не из молекул и атомов? — возразил Хайд. — Трудности заключались не в этом. Первая из них в том, чтобы привести к одному знаменателю движения молекул различных скоростей, иначе человеческое тело было бы просто разорвано. Мне пришлось связать две области: физику и электрофизиологию. Для усиления же электрического потенциала я вводил в организм искусственные радиоэлементы, которые и снабжали его лучистой энергией. Получилась цепь: от импульсов мозга, мысли — к нервной системе, от нервной системы — к явлениям электрофизическим, от них — к молекулярным.
— И вам это удалось?
— Судите сами. Сатиш, гусеницу!
Второй помощник Хайда принёс цветок в горшке с сидящей на листе гусеницей и ударил по ветке. Гусеница свалилась, но на полпути до пола вдруг остановилась в воздухе.
Фокс провёл рукой, думая, что гусеница висит на паутине, но паутины не было. Сатиш осторожно взял гусеницу, положил на лист и унёс. Вслед за этим, уже без приказания, он принёс маленького цыплёнка с не отросшими ещё крыльями и выпустил на пол.
Сатиш громко хлопнул в ладоши. Испуганный бескрылый цыплёнок вдруг поднялся на воздух, с писком пометался по комнате и вылетел в окно, выходящее в парк. Фокс подошёл к окну и увидел, как цыплёнок опустился на траву.
— Не отходите от окна, Фокс, — сказал Хайд.
Сатиш вынес в сад кошку, посадил на дерево и потом позвал:
— Кудэ! Кудэ! Иди скорей! Смотри, кошка! Кошка!
Послышался лай, и к дереву подбежала маленькая собачка Кудэ (Малютка).
Увидав кошку, она залаяла, сделала прыжок и вдруг с жалобным визгом понеслась в небо. Её лай и визг слышались всё дальше, глуше.
— Кудэ! Кудэ! Кудэ! — закричал Сатиш.
Собака, которая была уже на высоте сотни метров, начала спускаться. Скоро она была уже возле Сатиша. Радостно подпрыгнув, она вновь едва не улетела, но Сатиш вовремя подхватил и унес её.
— Теперь предпоследний номер нашей программы, — весело сказал Хайд. — Не отходите от окна, мистер Фокс.
Сатиш посадил на дорожку большую жабу и легонько толкнул её ногой. Жаба подпрыгнула и полетела над кустами, деревьями всё выше и выше. Скоро Фокс потерял её из виду, но ещё долго смотрел в синеву неба.
— Ну, что вы скажете? — спросил Хайд.
Фокс молча сел на стул, машинально посмотрел на ручные часы, вздрогнул, быстро положил в рот сразу две пилюли, но на этот раз даже не почувствовал их вкуса.
— Надеюсь, всё это уже можно назвать левитацией? — сказал Хайд, обмахиваясь веером. — Вы, конечно, обратили внимание на поведение левитантов? Гусеница, которую вы видели, обладала способностью опускаться вниз на паутине. Я закрыл у неё выводные протоки паутинных желез, поэтому в момент поднятия она не могла выпустить паутину и висеть на ней. Но нервные центры работали обычно и посылали соответствующие импульсы. Этого было достаточно, чтобы привести в действие по-новому организованное молекулярное движение, произвести электрическую перезарядку молекул в отношении заряда Земли, и гусеница «повисла в воздухе». Цыплёнок — птица, почти разучившаяся летать, но сохранившая инстинкты, необходимые для летания.
И, пользуясь этими инстинктами, она могла более полно использовать новую способность левитации, чем гусеница. Собака может только прыгать. И хотя она умственно высокоразвитое животное, однако неожиданный полёт ошеломил её, и она улетела бы в небо и погибла, если бы зов Сатиша не дал ей стимула — желания вернуться назад. Что же касается жабы, стоящей на довольно низкой ступени развития, то она погибла, долетев до холодных и бедных кислородом слоёв воздуха. Как показали опыты, со смертью животного исчезает и способность к левитации, и наша лягушка, быть может, уже упала на голову какого-нибудь изумленного крестьянина... Впрочем, способность к левитации исчезает, должна исчезнуть после того, как в организме произойдёт распад искусственных радиоэлементов.
Из всех этих опытов, — продолжал Хайд, — вы, конечно, и сами сделали общий вывод: использовать левитацию можно тем шире, чем больше развиты высшие нервные центры животного. Полное же овладение левитацией возможно только человеком.
— Опыт с жабой вы назвали предпоследним, но последнего так и не показали, — сказал Фокс.
— Не трудно догадаться, что последний опыт будет над человеком, — ответил Хайд.
— Будет! Значит, такого опыта вы ещё не проделывали?
— Вы видите, что почва для этого вполне подготовлена, — возразил Хайд. — Возьмите этот опыт с собакой, нервная система которой и, в частности, полушария головного мозга, видимо, не пострадали от левитации, несмотря на то, что в её организме должны были произойти большие изменения в кровообращении, в работе нервной системы и другие.
Николай Носов "Незнайка на Луне", 1965 г.
(по книге Носов Н. Собрание сочинений в трёх томах, Т. 3, М.: ДЛ, 1969)
стр. 26 (лунит и теория истечения света)
Этот лунный камень, или лунит, как его называл Знайка, лежал у него в комнате на подоконнике и поминутно попадался на глаза. Взглянув на лунит, Знайка тотчас же вспоминал о Луне и обо всём, что произошло, и снова расстраивался.
Однажды, проснувшись ночью, Знайка взглянул на лунит, и ему показалось, что камень в темноте светится каким-то мягким голубоватым светом. Удивлённый этим необычным явлением, Знайка встал с постели и подошёл к окошку, чтоб рассмотреть лунный камень вблизи. Тут он заметил, что на небе была полная, яркая луна. Лучи от луны падали прямо в окно и освещали камень так, что создавалось впечатление, будто он светился сам собой. Полюбовавшись этим красивым зрелищем, Знайка успокоился и лёг в постель.
В другой раз (это случилось вечером) Знайка долго сидел за книжкой, а когда наконец решил лечь спать, была уже глубокая ночь. Раздевшись и потушив электричество, Знайка забрался в постель. Случайно его взгляд упал на лунит. И опять показалось Знайке, что камень светится сам собой, и на этот раз даже как-то особенно ярко. Зная, что всё это лишь эффект лунного освещения, Знайка не обратил на камень внимания и уже собирался заснуть, как вдруг вспомнил, что в эту ночь было новолуние, то есть, попросту говоря, на небе не могло быть никакой луны. Встав с постели и выглянув в окно. Знайка убедился, что ночь действительно была тёмная, безлунная. На чёрном, как уголь, небе сверкали лишь звёзды, но луны не было. Несмотря на это, лунный камень, лежавший на подоконнике, светился так, что не только был виден сам, но и освещал часть подоконника вокруг себя.
Знайка взял лунит в руку, и рука его осветилась слабым, мерцающим, как бы льющимся из камня светом. Чем больше глядел Знайка на камень, тем ярче, казалось ему, он светился. И уже показалось Знайке, что в комнате стало не так темно, как было вначале. И он мог уже разглядеть в темноте и стол, и стулья, и книжную полку. Знайка взял с полки книгу, раскрыл её и положил на неё лунный камень. Камень осветил страницу так, что вокруг можно было различить отдельные буквы и прочитать слова.
Знайка понял, что лунный камень выделял какую-то лучистую энергию. Он тут же хотел побежать рассказать о своём открытии коротышкам, но вспомнил, что они все уже давно спали, и не захотел их будить…
…Он положил на стол перед рассевшимися вокруг коротышками лунный камень и принялся рассказывать о том, что в природе встречаются вещества, которые приобретают способность светиться в темноте, после того как подвергнутся действию лучей света. Такое свечение называется люминесценцией. Некоторые вещества приобретают способность испускать видимые лучи света даже под влиянием невидимых ультрафиолетовых, инфракрасных или космических лучей.
— Можно предположить, что из такого вещества как раз и состоит лунный камень,— сказал Знайка…
…Камень светился чистым голубым светом. Он весь как бы состоял из тысячи вспыхивающих, мерцающих точечек. Постепенно его свечение становилось всё ярче. Оно было уже не голубым, как вначале, а какого-то непонятного цвета: не то розовое, не то зелёное. Достигнув наибольшей яркости, свечение понемногу угасло, и камень перестал све-титься.
Не сказав ни слова, Знайка положил камень на подоконник и в глубокой задумчивости лёг в постель.
С тех пор он часто наблюдал свечение лунного камня. Иногда оно наступало позже, иногда раньше. Иной раз камень светился долго, всю ночь, иной раз совсем не светился. Как ни старался Знайка, он не мог уловить в свечении камня никакой закономерности. Никогда нельзя было сказать заранее, будет ночью светиться камень или же нет. Поэтому Знайка решил помалкивать и пока никому ничего не говорить.
Для того чтобы получше изучить свойства лунного камня, Знайка решил подвергнуть его химическому анализу. Однако и тут встретились непреодолимые трудности. Лунный камень не хотел вступать в соединение ни с каким другим химическим веществом: не хотел растворяться ни в воде, ни в спирте, ни в серной или азотной кислоте. Даже смесь крепкой азотной и соляной кислот, в которой растворяется даже золото, не оказывала никакого действия на лунный камень. Что же мог сказать химик о веществе, которое не вступает в соединение ни с каким другим веществом? Разве только то, что это вещество — какой-нибудь благородный металл вроде золота или платины. Однако лунный камень был не металл, следовательно, он не мог быть ни золотом, ни платиной.
Потеряв надежду растворить лунный камень, Знайка пытался разложить его на составные части посредством нагревания в тигле, но лунный камень не разлагался от нагревания. Знайка пробовал жечь его в пламени, но тоже безрезультатно. Лунный камень, как говорится, в огне не горел и в воде не тонул... Впрочем, неправда. В воде лунный камень тонул, только вся беда была в том, что делал это он далеко не всегда. В каких-то случаях лунный камень тонул, как обычно тонет в воде кусок сахара или соли, в других же случаях он плавал на поверхности воды, словно пробка или сухое дерево. Это значило, что вес лунного камня, в силу каких-то непостижимых причин, менялся, и из вещества, которое было тяжелее воды, он превращался в вещество легче воды. Это было какое-то совсем новое, до сих пор неизвестное свойство твёрдого вещества. Ни один минерал на земле не обладал подобными свойствами.
Проводя свои наблюдения, Знайка заметил, что обычно температура лунного камня была на два-три градуса выше температуры окружающих предметов. Это значило, что наряду с лучистой энергией лунный камень выделял и тепловую энергию. Однако такое повышение температуры наблюдалось опять-таки не всегда. Это значило, что выделение тепловой энергии происходило не постоянно, а с какими-то перерывами. Иногда температура лунного камня оказывалась на несколько градусов ниже окружающей. Что это значило, было просто невозможно понять.
Все эти странные вещи озадачивали Знайку и в конце концов надоели ему. Не умея объяснить всех этих странностей, Знайка перестал изучать свойства камня и, как говорится, махнул на него рукой. Лунный камень лежал в его комнате на подоконнике, словно какая-то никому не нужная вещь, и потихонечку покрывался пылью.
стр. 61 (невесомость и принцип магнитной антигравитации)
Знайка принялся размышлять.
— Странно, что зона невесомости представляет собой как бы круг, в центре которого находится наш дом,— сказал сам себе Знайка.— Мы, таким образом, помещаемся как бы в центре невесомости. Может быть, как раз здесь, где я сейчас нахожусь, или где-нибудь совсем рядом и есть этот центр? Но находится ли причина невесомости в центре?
Знайке на мгновение показалось, что он приблизился к разрешению задачи, но неожиданно его мысль совершила скачок в сторону.
— Как же наступило состояние невесомости? С чего всё началось? Давайте припомним, — сказал Знайка, словно разговаривал с невидимыми собеседниками.—Началось это утром. Сначала всё было как обычно... Я убирал комнату, потом положил в шкаф лунный камень, потом... потом... Что ж было потом? Потом ведь как раз и пришло состояние невесомости!
Мысль Знайки лихорадочно заработала.
«Может быть, тайна невесомости связана с лунным камнем?» — как бы сам собой вспыхнул у него в голове вопрос.
«Что ж, такое предположение вполне допустимо, — мысленно отвечал Знайка. — Ведь что представляет собой лунный камень? Никому не известно, что он собой представляет. Известно, что это вещество с какими-то странными свойствами... Может быть, среди его свойств имеется также свойство уничтожать вес... Но ведь лунный камень у меня давно. Почему до сих пор это свойство не проявлялось?.. Может быть, оно не проявлялось потому, что лунный камень находился не там, где сейчас. Может быть, способность лунного камня уничтожать вес зависит от его местоположения?»
У Знайки слегка захватило дух. Он почувствовал, что овладел очень важной мыслью, и напряг все свои умственные способности, чтобы удержать эту мысль в голове.
— Если так...— сказал он, стараясь отогнать все другие мысли, которые осаждали его. — Если невесомость зависит от местоположения камня, то она должна исчезнуть, как только мы удалим камень из шкафа.
Чувствуя себя на пороге великого открытия Знайка даже задрожал от возбуждения.
— Что ж, — пробормотал он, — проделаем опыт!
Оттолкнувшись слегка от стенки и совершая руками и ногами плавательные движения, он стал пробираться к шкафчику, в котором хранилась коллекция минералов.
— Ну-ка, проделаем опыт, проделаем опыт... — повторял он, словно боялся забыть, что именно он собирался проделать.
От волнения его движения были, однако, не очень точно рассчитаны, поэтому, прежде чем попасть, куда было нужно, он совершил целое кругосветное путешествие по комнате. Добравшись наконец до шкафа, он ухватился за его дверцу руками и повис перед ним в горизонтальном положении с болтающимися в воздухе ногами.
— Что ж, проделаем опыт! — решительно сказал он.
И сейчас же в его голове мелькнула другая мысль:
«А вдруг из этого опыта ничего не выйдет? Вдруг невесомость не пропадёт?»
Эта мысль подействовала на Знайку на манер ледяного душа. Какой-то холодок пробежал по его спине, сердце сильно забилось в груди, и, уже не соображая, что делает, Знайка открыл шкаф и взял с нижней полочки лунный камень.
То, что произошло вслед за этим, со всей наглядностью показало, что все научные предположения Знайки были правильны. Как только лунный камень очутился у него в руках, Знайка ощутил как бы сильный толчок в спину. Упав па пол, он пребольно ушиб коленки и растянулся на животе, словно чем-то прижатый сверху. В ту же секунду раздался грохот. Это всюду посыпались на пол предметы, плававшие до того в состоянии невесомости. Дом затрясся, как во время землетрясения. Знайка в страхе зажмурился. Ему казалось, что на него вот-вот обрушится потолок. Когда он открыл наконец глаза, то увидел, что комната имела обычный вид, если не считать беспорядочно разбросанных вокруг книг.
Поднявшись на ноги и почувствовав, что к нему вернулось привычное ощущение тяжести, Знайка взглянул на лунный камень, который держал в руках.
— Так вот где причина! — радостно воскликнул он. — Но почему невесомость появляется лишь тогда, когда лунный камень находится в шкафчике? Может быть, состояние невесомости получается оттого, что энергия, выделяемая лунитом, взаимодействует с каким-нибудь веществом, которое содержится в коллекции минералов. Но как узнать, что это за вещество?
Знайка наморщил лоб и снова крепко задумался. Сначала в его голове клубились какие-то совершенно бесформенные мысли. Каждая мысль — на манер облака или большого расплывчатого пятна на стене, глядя на которое никак не разберёшь, на что оно похоже. И вдруг его мозг озарила совершенно ясная, определённая мысль:
«Надо доставать из шкафчика по очереди все хранящиеся там минералы. Как только будет удалено вещество, с которым взаимодействует лунит, невесомость исчезнет, и мы узнаем, что это за вещество».
Положив лунный камень в шкафчик и почувствовав, что невесомость появилась снова, Знайка начал вынимать лежавшие в шкафчике минералы и следить, не появится ли сила тяжести. Сначала ом достал минералы, лежавшие на нижней полке. Здесь были горный хрусталь, полевой шпат, слюда, бурый железняк, медный колчедан, сера. Дальше шли пирит, халькопирит, цинковая обманка, свинцовый блеск и другие. Вынув камни из нижнего отделения, Знайка принялся за лежавшие в верхнем. Наконец все камни были вынуты, но состояние невесомости не пропало. Знайка был страшно разочарован и упал, как говорится, духом. Он уже хотел закрыть дверцу шкафчика, но в это время увидел на нижней полке, в самом углу, ещё один камешек, которого до того не заметил. Это был кусочек магнитного железняка. Уже потеряв надежду на успех своего опыта, Знайка протянул руку и достал магнитный железняк из шкафа. В ту же секунду он почувствовал, как сила тяжести потянула его вниз, и он снова растянулся на полу.
— Значит, невесомость появляется благодаря взаимодействию магнитной энергии и энергии лунного камня, — сказал Знайка.
Поднявшись с пола, он достал из ящика стола раздвижную вычислительную линейку. К одному концу этой линейки он прикрепил лунит, а к другому магнитный железняк и начал осторожно сдвигать оба конца. Когда лунный камень приблизился к магнитному железняку на такое же расстояние, на котором он находился в шкафчике, снова появилось состояние невесомости.
– Как видим… – сказал Знайка, словно читая лекцию невидимым слушателям. – Как видим, состояние невесомости появляется, когда лунный камень и магнитный железняк находятся на определённом расстоянии. Это расстояние можно назвать критическим. Как только расстояние между обоими минералами станет больше критического, невесомость снова исчезнет и на нас снова будет действовать сила тяжести.
Как бы в доказательство своих слов Знайка раздвинул концы линейки в стороны и в тот же момент ощутил, как сила тяжести дёрнула его книзу. Коленки у него подогнулись, и он с размаху сел на пол. Знайка, однако же, не смутился этим. Наоборот, он торжественно улыбнулся и сказал:
– Вот он, прибор невесомости! Теперь невесомость у нас в руках, и мы будем повелевать ею!
Герберт Уэллс "Первые люди на Луне", 1901 г.
(по книге Уэллс Г. Первые люди на Луне. УФА, 1959)
стр. 12 (общность электромагнитных и гравитационных воздействий, излучаемых телами)
Он явился на другой день и на третий и прочёл две лекции по физике, к нашему обоюдному удовольствию. Он говорил с видом учёного знатока об «эфире», о «силовых цилиндрах», о «потенциале тяготения» и тому подобных вещах, а я сидел в другом кресле и повторял: «Да, да, продолжайте, я слежу за вашей мыслью»…
…А теперь несколько слов о самом изобретении. Тут, к несчастью, возникает серьёзное затруднение. Я совсем не учёный эксперт, и если бы попробовал излагать научным языком мистера Кейвора цель его опытов, то, наверно, не только спутал бы читателя, но и сам бы запутался и наделал бы таких ошибок, что меня поднял бы на смех любой студент-математик. Поэтому лучше передавать попросту свои впечатления, без всякой попытки облечься в тогу знания, носить которую я не имею никакого права.
Целью изысканий мистера Кейвора было такое вещество, которое должно бы быть непроницаемо (он употреблял какое-то другое слово, которое я позабыл, но этот термин верно выражает его мысль) для «всех форм лучистой энергии».
— Лучистая энергия, — объяснял он мне, — нечто подобное свету, или теплоте, или рентгеновским лучам, или электрическим волнам Маркони, или тяготению. Все эти лучи, — говорил он,— излучаются из центра и действуют на другие тела на расстоянии, отчего и происходит термин «лучистая энергия». Почти все вещества непрозрачны или непроницаемы для той или иной формы лучистой энергии. Стекло, например, проницаемо для света, но менее проницаемо для теплоты, так что его можно употреблять как ширму против огня; квасцы проницаемы для света, но совершенно не пропускают теплоты. Раствор йода в двусернистом углероде не пропускает света, но проницаем для теплоты. Он скрывает от нас огонь, но сообщает всю его теплоту. Металлы непроницаемы не только для света, но и для электромагнитных волн, которые легко проходят через раствор йода и стекло. И так далее.
Все известные нам вещества «проницаемы» для тяготения. Можно употреблять различные экраны для защиты от света или теплоты, или электрической энергии Солнца, или от теплоты Земли; можно защитить предметы металлическими листами от электрических волн Маркони, но ничто не может защитить от тяготения Солнца или притяжения Земли.
Почему — это трудно сказать. Кейвор не видел причины, почему бы не могло быть такого преграждающего притяжения вещества, и я, конечно, ничего не мог ему возразить. Я никогда ранее не думал об этом. Он доказал мне вычислениями на бумаге (которые лорд Кельвин, или профессор Лодж, или профессор Пирсон, или какой-нибудь другой учёный, без сомнения, уразумели бы, но в которых я ничего не понимал), что не только подобное вещество возможно, но что оно должно удовлетворять известным условиям. Это была удивительная цепь логических рассуждений, хотя я и не могу их повторить. «Да, — повторял я, — да, продолжайте». Достаточно сказать, что Кейвор полагал возможным сделать вещество, непроницаемое для притяжения, из сложного сплава металлов и какого-то нового элемента, кажется гелия, присланного ему из Лондона в запечатанных глиняных сосудах, без сомнения газообразного и разреженного, — жаль, что я тогда не делал заметок...
Но мог ли я тогда предвидеть, что они понадобятся?
Всякий человек, обладающий хоть малой долей воображения, поймёт, как необычайно подобное вещество, и разделит до некоторой степени моё волнение, когда я начал понемногу понимать туманные выражения Кейвора. Комическая история! Конечно, я не сразу понял, так как боялся, задавая ему вопросы, показать своё невежество.
Но, вероятно, никто из читателей не разделит моего волнения, потому что из моего бестолкового рассказа не видно, что это удивительное вещество будет найдено.
Я не помню, чтобы я уделял хотя бы один час в день своей пьесе после моего визита к Кейвору. Моё воображение было теперь занято другим. Казалось, что нет предела удивительным свойствам этого вещества. Какие чудеса, какой переворот во всём! Например, для поднятия тяжести, даже самой громадной, достаточно было бы подложить под неё лист нового вещества, и её можно было бы поднять соломинкой.
Я представил себе применение этого вещества к пушкам и броненосцам, к военной технике, затем к судоходству, к железным дорогам, к строительному искусству — словом, ко всевозможным отраслям промышленности. Случай привёл меня к колыбели новой эпохи, — а это была, несомненно, эпоха, — такой случай бывает однажды в тысячу лет. Последствия этого открытия бесконечны…
…Если он и говорил о своём исследовании как о «важнейшем» из всех, какие только были в мире, то он просто подразумевал под этим, что его изобретение подведёт итог множеству теорий и разрешит бесчисленные сомнения. Он думал о практическом применении нового вещества не более, чем машина, отливающая пушки. Такое вещество возможно, и он пытался добыть его.
Только и всего, v'la tout, как говорят французы. Вне своей работы он был сущий ребёнок! Если он добьётся своего, то вещество перейдёт в потомство под названием кейворита или кейворина, он сделается академиком и портрет его будет помещен в журнале «Nature». Вот и всё, о чем он мечтал! Он бросил бы в мир бомбу этого открытия, как какой-нибудь новый вид комара, если бы не я. И бомба лежала бы и шипела, такая же ненужная, как и прочие мелкие открытия учёных…
стр. 17 (кейворит – антигравитационный магнитный сплав)
ч. 1 ч. 2
